Ты - королева! Ты - царица! Служить тебе святая цель! Но есть вопрос, как говорится: "Как затащить тебя в постель?" Готов служить моей богине. Всегда! В жару, дожди, метель. Но есть вопрос, открыт поныне: "Как затащить тебя в постель?" Я твой всецело, без остатка. Границы нет, отсель - досель. Но есть вопрос, напомню кратко: "Как затащить тебя в постель?" Люблю! Люблю! Пусть едет крыша, И двери сорваны с петель. Но есть вопрос, смотрите выше: "Как затащить тебя в постель?!"
Вчера я ехал на работу в метель, туман и гололёд, вдруг мимо пронеслась Тойота, взяла опасный поворот. Пересекая автостраду там, где сплошная полоса водитель мазалась помадой и тушью красила глаза! Как тут от злости не беситься? Я в гневе бритву уронил (я дома не успел побриться и по дороге щёки брил). Упала бритва в кофе прямо (между колен стоял стакан - мне вкусный кофе варит мама - его я пью в такой туман). Когда предмет тяжёлый падал, крутой горячий кипяток плеснул туда, куда не надо - там третьей степени ожог. И вот от боли я подпрыгнул, и из моей руки другой вдруг выпал телефон мобильный - и снова - в кофе по прямой Не помню, что там дальше было... Открыл глаза: больница? морг? Теперь ни тачки, ни мобилы... Зато повязка между ног Весь загипсован под завязку без гипса только голова. А вот мораль у этой сказки - У ВСЕХ БЫ БАБ ЗАБРАТЬ ПРАВА!!!
Голубой пришёл к врачу, - Доктор, денег заплачу, Дайте мне скорей вакцину, Я пожить ещё хочу. Мой подружка, падла, Сёма Долго СПИД в себе носил, Совратил меня, скотина, И наверно заразил.
Доктор молвил голубому, - Коль ко мне пришёл ты сразу, Есть возможность излечиться, Из тебя изгнать заразу. Удивляться не спеши, Средство это от народа, Сто процентов исцеленье, Не помрёшь из-за урода. Прост рецепт: возьми три литра Ты парного молока, Мелко покроши селёдку, Огурец порежь слегка. Постоит пусть трое суток, Запашку бы появиться, Нос зажми, махни всё сразу И не бойся отравиться.
Только пациент убрался, Медсестра врача журит, - Зря вы так, анализ в норме, Не грозит бедняге СПИД.
На сестру прикрикнул доктор, - Цыть, какого, блин, рожна? Пусть подумает в сортире На фиг задница нужна.
Различные Женщины ходят по свету. Буквально два слова - на тему на эту. Во-первых, есть Женщины - рыбки и птички. Есть зайки и пупсики. Пышки и спички. Драконы и змеи. И тысячи кисок. (Тут крик из толпы: "Огласите весь список!") Есть Женщина-смирно. Есть Женщина-вольно. Есть Женщина-"Hива" и Женщина-"Вольво". Есть Женщина-плазма и женщина-лёд. И женщина-лезвие, женщина-йод. Есть Женщины-девы и Женщины-овны. Есть Женщины-где-вы? и Женщины-вот-мы! Вот Женщина-финка. Вот Женщина-полька. Вот Женщина-фиг-вам! и Женщина-сколько? Два мира, два полюса: Женщина-хмель
И девочка-помнишь-я-нес-твой-портфель? Манящая Девушка-бригантина И Женщина-где-ты-шатался-скотина? Есть Женщина-повесть. Есть Женщина-строчка. И просто конец всему - Женщина-точка. Hет двух одинаковых Женщин на свете. Мы кое-что поняли в этом предмете. Мягки и податливы Женщины-клецки. Болтает без умолку Женщина-Троцкий. Всегда предсказуема Женщина-эхо. И в семьдесят женственна Женщина-Пьеха. У Женщины-бабы - простая натура. А Женщина-пуля - как водится, дура. Все время колеблется Женщина-синус. И есть свои плюсы у Женщины-минус. У Женщины-червы - огромное сердце. Душа на защелке - у Женщины-дверцы. Прекрасны на Женщине-иве сережки. У Женщины-тумбочки - чудные ножки. Сильна интуицией Женщина-Глоба. Сильна конституцией Женщина-сдоба. Пунцовые губы - у Женщины-вамп. Песцовые шубы - у Женщины-вам-б. В беседках беседы - у Женщины-ямб. Hо сладость победы - у Женщины-штамп. Ведут себя Женщины неодинаково. Уж мы-то от них навидалися всякого. С рассветом поднимет нас Женщина-утро, А вечером - Женщина-Камасутра. От снега, от ливня, от града укроет
Hадежная Женщина, тип рубероид. Лишит разом разума Женщина-ром. Hа место поставит нас Женщина-бром. Hаделает крошек нам Женщина-плюшка. По шайбе нащелкает Женщина-клюшка. Согреет до косточек Женщина-юг. Бесследно поглотит нас Женщина-люк. Вот Женщина-свечка сгорает от страсти. Стирает старательно Женщина-ластик. Вот Женщина-блузка куда-то слиняла. А Женщина-раз нас зачем поменяла? Чего надо Женщине-не-уходи-же? Куда навострилися Женщины-лыжи? Доколь подстрекать будут нас на поступки Зовущие, жадные Женщины-губки? Застряв, словно в джунглях, в словах непролазных, Мы славим всех Женщин - хороших и разных! Заметим от имени всех мужиков: Вы - всё, что нам нужно во веки веков! А именно: мама, супруга, подруга, Лекарство, подушка, мечта, Джомолунгма, Оазис в пустыне и плот в океане, Картошка в кастрюле, грибы на поляне, Заботы о частном и мысли о вечном, Часовня на Красном и звезды на Млечном. Вам скажут и прапорщики, и поэты: Зимою и летом все мысли - про это. А именно: здорово, хоть и непросто, Объять необъятную Женщину-космос, Разжать крепко сжатую Женщину-фигу И выиграть Женщину-высшую-лигу, В постель положить с собой Женщину-книжку, Все деньги поставить на Женщину-фишку, И высшее счастье - вскочить среди ночи С заботой о Женщине-тамагочи.
От жажды погибая, босиком Бредут в пустыне баба с мужиком. Того гляди пробьет их смертный час, Как вдруг мужик находит ананас... И женщине вручает (пусть напьется) А та, ему за это... отдается.... Но вот вопрос! Попробуй-ка пойми, Какой национальности они?.... Смогли ответить (вот такой конфуз) Лишь англичанин, русский и француз. Англичанин: Одно я знаю точно - Who is man! - Английский несомненно джентльмен! Ведь только джентльмен в тяжелый час Мог женщине отдать свой ананас! Француз: О мужике судить я не берусь, Но женщина Француженка! Клянусь! Она и лишь она способна враз, Отдаться за паршивый ананас! Русский: Кто женщина не знаю, суть не в ней. Мужчина ж - стопроцентно был еврей! Ну кто еще, спросить позвольте вас, Найти в пустыне сможет ананас??!!!
Я как то обильно погадил с балкона. Ведь нет для меня ни стыда ни закона. Летело оно кувыркаясь неспешно, Упало. В лепешку разбилось конечно.
То был акт протеста, а может быть вызов, Всем с@кам от верха до самого низа. Но не было здесь ничего от каприза, Скорее я так обожаю сюрпризы.
А может все просто, куда прозаичней? Хотелось посрать как-то понеприличней. Пусть шуткам дурацким моим нет предела И все ж... как красиво, свободно летело.
Понедельник ненавижу Вторник тоже не люблю Среду тоже ненавижу И в четверг не грамм не пью Пятница другое дело Лишь часы покажут 6 Все бумажки выкинь смело Дальше будет просто жесть Давишь алкогольный голод И немного перебрал Вед не просто так, есть повод Всю неделю отпахал Коль промолвит кто-то гордый Перепил сегодня что-то Скажешь с радостною мордой: Пофиг,завтра ведь суббота!!!! А суббота в беспредельном Пьянстве, с ночью быстро тает. С бодуна во сне похмельном Воскресенье пролетает Вот и кончилось веселье,но еще не понедельник И уже не воскресенье Прям какой-то воскресельник И начнется все сначала Понедельник,вторник,xpень... И работаешь устало ожидая пятый день!!!
На краю села большого, жили, скажем, не xpеново, Девка, с мамкой - одиночкой, папка смылся, негодяй. Он оставил лишь ребёнку, в память, красную шапчонку, Так прилипло, погоняло, до девчонки, невзначай. Мать сказала Красной Шапке, чтобы та сходила к бабке, Отнесла больной старухе, для поправки, пирожков. Чтоб в дороге, то и дело, не кидала взгляд налево, Отшивала бестолковых, похотливых женишков. Шапка харч в рюкзак сбросала, тушью фэйс, намалевала, И пошлындала к бабусе, по дороге, через лес. А за ней, на цыпках мягких, заприметив чепчик яркий, Волк - зануда, увязался, проявляя интерес. Он заходит к Шапке с тыла, девка в ужасе застыла, В мыслях быстро распрощалась, с целомудрием своим. Серый был же, очень скромным, жрать хотел, он был голодным. И в желанье пообедать, был почти неумолим. Вы, сударыня, постойте, мне спросить, за раз, позвольте, Не найдётся ли в кашолке, лишний, вкусный пирожок. Я совсем не кровожадный, я бы съел пирог говядный, Или, может быть, с капустой, я б с вареньем даже смог. Саквояж она открыла, пироги все разложила, Волк не смог остановиться, сел и сразу всё сожрал. За живот потом схватился, молча на бок повалился, Тявкнул чё-то, на прощанье, побледнел и дуба дал. Вот такая-то девчонка, эта Красная Шапчонка, Подмешала маме в тесто, из аптечки, мышьяка. На дублёнку мех добыла, честь девичью сохранила, И спасла больную бабку, от позорного волка.
Смотрите, доктор, - причитала мать, - У мальчика на писе воспаленье. Так-так, мамаша, с этого мгновенья Давайте писю членом называть И сифилис лечить без промедленья
Стою, как дурак, у тебя под окном. Одет, как артист, и сапожки под хром. Гитару настроил, ох, на серенаду. А ты мне с балкона кричала: Не надо! Чего ты орешь? Ты - плохой вокалист. Так кошки пищат, ну, какой ты артист? - А ты так глупа, что не хочешь понять, Я - парень неброский, но есть во мне стать. Не нравлюсь? Не надо. Есть сотни вас, баб, Пойми, что я - гордый, не трус и не раб. Вдруг вижу: соседка сидит в неглиже Как раз под тобой, на втором этаже.
Мы родом из детства, из теплого лета, Мы все помним сказки, счастливые дни Так вот, совершенно любого поэта Так часто волнуют, тревожат они
Но только не сказано в сказках красивых Ни прямо, ни косвенно, ни между строк А срут ли принцессы (вот дивное диво) С одной стороны, это же не порок.
А если и срут, то как, чем и поскольку В каких потаенных, сокрытых местах И знает ли, видел ли кто-нибудь. Только Нет в сказках об том. Даже в общих чертах.
Но если представить, что даже и срали... Принцессы... Вопрос далеко не простой Принцессы с говном совместимы едва ли Но, впрочем, вполне совместимы с едой
Представьте принцессу, сидящую в позе Орла и натужно кряхтящую... Бл.ть! И местность кругом лишь в грязи и навозе. Принцессы не могут решительно срать!!!
С другой стороны, на пирах и приемах Принцессы присутствуют, как же без них. И пьют и едят, тут принцессы не промах... К вопросу опять возвращается стих.
Ведь есть и не срать, как такое возможно Хоть в мирное время, хоть в годы войны Выходит, умозаключение ложно... Но как некрасиво, с другой стороны.
В командировку муж собрался. С утра торопится, спешит… Ушел, с женой не попрощался, пускай любимая поспит. Сосед подвез в автомобиле, а на работе шеф сказал: Командировку отменили, чтоб он, сегодня отдыхал. Да, эта новость, как награда! Отправился в обратный путь, а уж жена как будет рада, еще с любимым отдохнуть! К двери он подошел неслышно, открыл тихонько два замка… И в коридоре вдруг услышал из спальни голос мужика! Ну все, позор на всю Европу! И сердце защемило вдруг… Взглянул,… увидел чью-то жопу И руки женские вокруг! Как будто дали по затылку, На лбу почувствовал рожки… На кухне взял большую вилку, которой жарят пирожки… Тихонько в спальню он прокрался, Из-за плеча, что было сил Да…, здесь уж очень постарался, И вилку… в задницу всадил! Потом он вышел на площадку, Поднялся выше этажом… И ждет, ругаясь для порядку, Когда мужик покинет дом. Вот несколько минут проходит «Гость» не выходит, ни хрена. Вдруг с улицы в подъезд заходит, Его любимая жена! Она веселая, со смехом Не дав ему вопрос задать Сказала. — Брат с женой приехал, легли с дороги, отдыхать! Под водку, дружно ржали вместе, Лечили жопу шуряка… Не надо делать резких действий, Не заглянув в глаза сперва!
Мальчишка был голодный... В дверь постучав, воды он попросил, Но женщина выносит... молока! Минуло много лет, он доктор стал. Он на обходе женщину увидел ту, Что дала когда-то молока! Она была больна, причем серьезно! Ей срочно операция нужна! Он жизнь ей спас, все силы приложив, Живет и побеждает доброта!.. Квитанцию к оплате принесли: "Всю жизнь платить!" - подумала тогда, И взяв листок, не верила глазам! От радости заплакала она! Оплачен счет! Он рядом написал "Оплачено стаканом молока..."
Сантехник Вася, тридцать лет, не пьет, не курит сигарет, не водит девушек в кино и колбасы не ест давно. Не потому, что он аскет, а потому, что денег нет.
Письмо маленького мальчика своему папе, который работает далеко от дома.
Затянуло небо, значит будет дождь. Зарубили курицу, значит будет борщ. К маме ходит дяденька, говорит что брат. На столе бутылка, врут что лимонад. И в постель ложатся, говорят что спать. И трусы снимают, значит будут срать. Миленький мой папка приезжай скорей, Обосрут всю хату и сожрут курей.
Ночь за окном, только сон не приходит - Женщина нежно за стенкою стонет: - Глубже, родной мой, давай же! Давай!!! Дай улететь мне, мой миленький, в рай!!! Голос мужской, в напряженьи звенящий: - Глубже - никак... Я могу только чаще!
Восстенаем, Господь, в слоте черных иглиц, А сидят за Тобой фарисеи одесно, Не узрят ангелки наших траченых лиц, Звоновые Твои не живятся чудесно.
Ах, высоко лились золотыя псалмы, Искрашали трухой нищету дарований, Только сохнут и днесь на хоругвях гурмы Василечки от сих иродных пирований.
Вижди, Господи, нас, буде слава Твоя Не превянет-горит, осеняя церкови, Гордовые певцы умножали ея, Горла их пропеклись чернозмейками крови.
II
За мытарства ль Христос возжалел Не прошедших святые оплоты, Вертоград Гефсиманский истлел И без шпилей мертвы камелоты.
Васильков полевых не узреть: На венцах лишь они и сверкают, Двиньтесь, мытари, всем и гореть, Разве истинно веры алкают.
Яко минем страстные пути, В огни темные души вселятся, Чтоб с любовию нивы прейти, Где цветки наши палые тлятся.
III
Веночки белые сонимем, Преобнажим святые лики, Имен ли, цветности не имеем, Одно лишь – смертию велики.
Худые крови излиенны, В очах лазури не осталось, А звезды Божии нетленны, Число их парками считалось.
Над перстью ангелы воспрянут, Над белым цветом закружатся, И нимбы мертвые протянут, Во коих звезды обнажатся.
IV
Яко певчим нельзя уцелеть И преложны венцы золотые, Так и будемся в тернях алеть, Кровотлести, елико святые.
Но еще восхотят, восхотят Голосов божеимных и песен, И еще ангелочки слетят, Чтобы узреть: единый не взнесен.
До поры ли молчанье храним, Изордеется пламень болотный – Этой алостью мы ограним Иисуса венец всезолотный.
V
А и тратно, Господь, наши красить гробы Васильковым сребром, вешней цвет-озолотой, Все позорные днесь расписанны столбы Бойной кровию чад и нисанскою слотой.
Мы слезами вотще на крестах изошлись, Молодицы в пирах стервенеют безложно, Со кадящей гурмой колпаками пречлись, И молиться теперь, и алкати неможно.
Так не смогут одно и перстов окраснить, Белой краскою мы восписали по черни, Станут нощно, Господь, колокольцы звонить – Убелятся тогда наши рдяные терни.
VI
Что хотите еще отнимать, Мы и в смерти богаче не стали, Всё претщимся цветки сожимать, Из которых венец заплетали.
Во среду к нам слетят ангела, Исполать озолотам их ясным, Яко тризна у нас весела, Время рдеться глициниям красным.
Будут мертвые звезды гореть, И неживы, а света не имем, И еще положат умереть – Лишь тогда мы венец этот взнимем.
VII
За эти красные псаломы, За то, что звезды мертвым светят, Введут нас в Божии хоромы И ангелочки всех приветят.
Темно дорожье Иудеи, Во злате мертвых убоятся, Алкали крови лиходеи: И где теперь они таятся.
Где Смерти грозная старизна, Где Слово – книгу озаглавить, Красна веселием и тризна, И ни спасти нас, ни ославить.
VIII
Золота наша Смерть, золота, К ней мы жизнею всей и стремились, Век брели от Креста до Креста, Без огней горнецветных томились.
Но воспыхнут еще васильки О могилах и звоны ударят, И сплетут голубые венки Нам тогда, и червицей подарят.
В крови нашей страстные пути, Бою их не избыть ледяному, И такими, Господь, нас пречти – Не могли мы соцвесть по-иному.
IX
Ах, Господь, мы теперь неодесно сидим, На трапезных пирах царевати не тщимся, Иисусе-царя со терниц преглядим, Во спасительный день ко Тебе и влачимся.
Излетели в лазурь от пиров ангелки, Благодатный огонь расточен по кюветам, Только были одно мы всекупно жалки, Сколь хоромных живить ослепительным светам.
Ныне темен, Господь, светозарный канон, И горчат куличи, и вино солонеет, И плетется в псалмы боготраурный звон, Чрез пасхалии Смерть надо златом краснеет.
X
Положатся Христу васильки, Яко роз и шиповья не станет, Отберем юровые цветки, Их ли Смерть о тернице достанет.
Будет венчик тяжеле креста, Пречернее церковных лампадок, Ах, багряная цветь излита, Вертоград наш разорен и падок.
И не станется горних огней, И начинут светила клониться, И тогда от кровавых теней Мы соидем, чтоб ангелам сниться.
XI
Мы кровью нети освящали, Юдоль Господняя широка, А нас и мертвых не прощали, И с житий выбили до срока.
Угаснут свечи во трапезных, Не будут книжники стучаться, И со трилистников обрезных Начинет злато источаться.
И возгорать сему листовью, Христу ль темно, явимся в цвети -- Своей точащеюся кровью Обжечь безогненные нети.
XII
Хватит мертвым сирени златой, Ангелочки ль ее пожалеют, Были мы во когорте святой, Всё еще наши тернии тлеют.
Расточатся благие огни, Соцветут пятилистья в июне, Так зардеются розы одни, А горели и святые втуне.
Нет распятий иродских черней, Та сирень холодит камелоты, Всем и хватится наших огней, Сколь не будет для гробов золоты.
XIII
Веселятся, Господь, скоморошьи ряды, Но огнем возгорят червоцветные лиры, И собили зачем псалмопевцев чреды, Нечем боле теперь красить эти порфиры.
Василечки-цветы претеклись из корон Вместе с кровию чад, разделивших мытарства, Недоступно высок вседержительный трон, Прозябают в крушне многоземные царства.
Век держали, Господь, нас за жалких шутов, По успенью внесли в образные альбомы, Хоть и немые мы вопияем с крестов, И точатся по нам первозвонные бомы.
XIV
И бывает серебро в крови, Сколь огоням червонным точиться, Ко Христосу взалкаем: живи, Мы и мертвые будем влачиться.
Вот приидем к Нему без венцов, Червотечное сребро уроним, Различит ли одесных певцов, Хоть сочествует нас Иероним.
А терничным не цвести лучам – И преминем иродские версты, И тогда лишь Господним очам Зримы станут кровавые персты.
XV
Мы к алтарю стези торили, Христосу алча – огнь увидеть, Любовь Его боготворили, Страшились жалобой обидеть.
И кто пренес бы те мытарства, Но чуден путь со перстью ровный, Во стенах Божиего царства Горит венец Христа всекровный.
Так что ж горчей полыни хлебы И свечи кровью обвиются, Жива любовь, а мертвы небы, И гвозди нам одне куются.
XVI
Преточатся волошки в лугах, Исцветут золотые рамоны, И тогда о мирских четвергах Станут бить кровеимные звоны.
Веротерпцев искать со огнем, А и мы мировольно горели, С полевой ли дороги свернем, Не обминуть сие акварели.
Эти блеклые краски легки, Полыхать им на вербной аллее, Мы ж Христосу несли васильки – Звонов цветик любой тяжелее.
XVII
Ах, недолго цветут и лазурь-васильки, Травень пестует их, а рамонки сминают, Как уроним, Господь, из десниц туески – И приидем к Тебе, аще нас вспоминают.
Собирали мы в них те цветочки весной, Отреченно плели рукоделья неловки, Ароматы вились золотой пеленой, Долу ныне легко их клонятся головки.
А и сами, Господь, тяжело премолчим, Яко бельная цветь, наши головы ницы, Слили кровь и одно пурпурою точим, И хоругви плетут из нея кружевницы.
XVIII
Будет лето Господнее тлеть, Расточаться во благости дольной, И не станем тогда мы жалеть О Кресте ли, о розе юдольной.
Соберем луговые дары И в красе цветяных одеяний Изъявимся гурмой на пиры – Веселити их чернью даяний.
Ах, не жалко июльских светил, Только б видел Христос оглашенных, Только б рек Он, что мертвых простил И не вспомнит грехов совершенных.
XIX
Горят в коронах полевые Цветы меж сорной озелени, Инаких нет, а мы живые, Студим кровавые колени.
Куда влачимся, там и север, С колен восстанем – обернемся, Найдет коса на белый клевер, Тогда чернить его вернемся.
И будут ангелы неловки, Исцветность палую сминая, И те зардевшие головки Превиждят: всяка именная.
XX
Со левкоев цветущих венки Заплетем и приидем к чертогам, Опознают ли нас ангелки – Исполать вифлеемским дорогам.
Будет ясное лето гореть, В белом клевере тлеть-расточаться, И очнемся еще усмотреть, Где на царствие Божье венчаться.
Мертвым нечего даже снести, Им и звезды тлетворнее свечек, Ах, Господь, мы и будем тлести Хоть во льду херувимских сердечек.
Valentin
Последнии темы
Copyright MyCorp ©2011